– Распорядись! – приказал «провидец», протягивая ему монетку.

Пузырей в воде больше не было, господин Исупов дышал вполне нормально, можно было вынимать трубку. За время, пока я занималась обработкой отверстия вернулись посланные на речку мальчики. Закрыла место прокола мхом и куском кожи, чтобы влага от глины не проникла в рану.

Павел Матвеевич предложил мне не пачкаться и вполне ловко, как он выразился, «упаковал» пациента в глиняный «корсет». Я в это время отвлекала Петра Акимовича разговорами о своих столичных впечатлениях.

Мужики, аккуратно держа за края сюртука, совершенно замызганного глиной, переместили господина Исупова на подъехавшую телегу. Уложенный на всё ещё пахнущее сено, он старательно бравился, но бисеринки пота на его лбу говорили об обратном. Пришлось заставить его принять лауданум [117] .

Кажется, вся таверна высыпала на встречу, когда мы наконец въехали во двор. Евдокия Александровна всхлипывала на «бабушкином» плече, но улыбалась.

Пока размещали раненого, пока отмывались и ужинали, день закончился, и я смогла только обессиленно упасть на кровать. Теперь баронесса Клейст официально «старший лекарский ученик» и не надо больше стоять перед выбором помогать человеку или нет.

Госпожа Исупова слёзно уговорила Екатерину Петровну задержаться на несколько дней, чтобы сын её был под моим присмотром. Из-за чего и Павел Матвеевич вынужден был остаться вместе с нами.

Из трактира почтовой станции нам пришлось съехать, перебравшись в небольшую гостиницу в городе. Сменив глиняный «панцирь» на гипсовый, и через пару дней, дождавшись подходящего «поезда» мы наконец выехали.

«Пациента» пришлось расположить в нашем дормезе. Тут сыграли роль, как и рессоры, так и возможность моего присмотра. Почти весь путь он спал, принимая настойку от болей, хотя весь был обложен подушками. Степаниде досталась обязанность «няни» в карете Исуповых. Дети на удивление были очень тихими и послушными. Узнав о том, что с отцом всё будет в порядке, пытались задарить меня всевозможными детскими «сокровищами». Согласилась принять только рисунок младшего. Старшей же уверял, что по приезде даже напишет мой «портрет».

Слава Всевышнему до самого Могилёва добрались без происшествий. Естественно, пришлось остановиться в доме у Исуповых. Аким Петрович, встретивший семью у входа, ничего не захотел слышать. Господин вице-губернатор, узнав, что именно произошло с единственным сыном и чем это всё могло для него закончиться, решительно взял нас под своё крыло. Только Павел Матвеевич покинул нас, обременённый своими заботами. Правда испросил разрешения осведомляться о моих делах. У его семьи была здесь контора, в которой всегда можно оставить для него записку. Ещё через пару дней он планировал приехать в город, чтобы помочь Екатерине Петровне подыскать мне будущее жилище.

Нас поселили в двух небольших комнатах, приставив ещё горничную в помощь Степаниде. Вечером, за ужином, супруга Петра Акимовича была бледна и постоянно переспрашивала меня, не может ли чего случится, и когда уже можно будет снять эту чудную повязку, под которой, по жалобам «пациента» у него всё чесалось.

Разочаровавшись ответом «ещё седмицы три», потеряла всякий ко мне интерес. Зато в лице Аким Петровича я приобрела хорошего собеседника. Его интересовало всё, что было связано с моей экзаменацией и направлением в больницу. Единственно, мужчину сильно огорчало то, что меня направили в военный госпиталь. Ведь уже как девять лет в городе открыты губернская больница, правда всего на 40 коек, и повивальный дом. Где тоже очень нужны лекари. Особенно такие умелые как я.

Советник вообще был настроен просить графа Толстого [118] , бывшего в это время могилёвским губернатором, о моём переводе. Не знаю, насколько это в ведении Дмитрия Александровича, но я очень сильно в этом сомневалась, о чём и сообщила господину Исупову. Но он не разочаровался и предложил взять в обучение желающих мещанок, коих особенно не хватало в повивальном доме.

– Побойтесь Бога, Аким Петрович! Я пока ещё «старший лекарский ученик», какое обучение? – воскликнула я, чуть не подавившись птицей, которую в этот момент жевала.

– Я уже наслышан о вашей помощи семье Славинских. Правду сказать, не верил. Думал наши сплетницы украшают. Но после того, как вы вернули мне сына… Скоро у губернатора будет осенний маскарад, граф обычно его старается до рождественского поста [119] давать. Я устрою для вашей семьи приглашения, и надеюсь вы, Екатерина Петровна, не откажитесь.

Конечно, «бабушка» была рада такому ангажементу, ведь это выводило нас сразу на самый верх могилёвского света. Хотя… учитывая какие мы получили знакомства в столице, этот был уже и не столь «высок».

Благодаря стенаниям Петра Акимовича, поддержанного слезами его супруги, я разрешила ему вставать и потихонечку передвигаться по дому. Он рьяно заверял меня что, болей никаких нет и дышится ему спокойно. Правда заметила, что «пациент» иногда хватается за бок, когда никто не видит. Но обезболивающие настойки я ему давать прекратила. Может это немного усмирит его непоседливость.

Старший сын Петра Акимовича – Иван, своё обещание выполнил. В течении трёх дней он заставлял меня позировать ему по несколько часов, старательно вырисовывая портрет. Не могу сказать, что вышла я похоже, но маленький художник был похвален, а работа выставлена в гостиной.

Как и обещал, Павел Матвеевич появился через три дня, сообщив, что его приказчик нашёл несколько удобных квартир, которые мы можем осмотреть. Но вышло явно какое-то непонимание. Екатерина Петровна уже на второй просмотренной квартире стала выражать нервозное недоумение.

– Милостивый государь, позвольте спросить, как вы думаете мне размещаться тут с дочерью, внучкой и слугами? Помилуйте, всего же несколько комнат! Или вы возомнили, что я отпущу Луизу жить в городе одну? – её хитрый прищур резал не хуже ножа.

– Вы извините, Екатерина Петровна, моя вина, я не проверил заранее. Давайте сегодня объеду все адреса, а уже завтра мы сможем наведаться туда, где возможно, для вас будет уместно остановиться.

Я старательно отворачивалась, и сдерживала смех. Привыкший к другому «прорицатель» даже и не подумал, что всё семейство решит жить со мной. Естественно, «исправление ошибки» заняло не один день.

Как сказано в документах, я должна зарегистрироваться в губернской врачебной управе [120] . Это было довольно странно, учитывая, что направили меня в военный госпиталь. Всё выяснилось в понедельник, когда пройдя несколько шагов по Торговой площади, где управа и располагалась, рядышком с домом Исуповых, встретилась там с господином Недзвецким. Витольд Христианович, оказавшийся местным доктором-инспектором, и поведал мне, что контроль над госпиталями по медицинской части возложен именно на них. Он был также недоволен моим назначением. Ведь во всей управе – один доктор-инспектор, один доктор-оператор [121] , один доктор-акушер и один писарь. Акушер и оператор занимались лечением больных, так что контроль медико-санитарной службы всей губернии ложился на плечи одного человека, инспектора. Кроме того, Недзвецкий отвечал за судебную медицину и ветеринарные дела. С акушером, Арнольдом Викторовичем Лаппо я была уже знакома.

Выяснилась и причина такого недовольства Витольда Христиановича. Оказывается, в военном госпитале работало пять врачей, семь фельдшеров, имелась своя аптека. Больных обслуживало более ста человек из состава подвижной инвалидной роты. Да и средств на содержание одного больного выделялось по шестнадцать копеек в сутки, тогда как в губернской больнице на две копейки меньше. Вроде как мелочь, но разницы хватало на дополнительный килограмм первосортного мяса в месяц. Также в госпитале круглосуточно дежурили лекари, и назначались дежурные офицеры от местного гарнизона, которые следили за дисциплиной в палатах.